Записки театральной крысы [старая орфография] - Аркадий Аверченко

— Тюлени не электрическіе. А шаръ — да. Электричествомъ въ дѣйствіе приводится.

Незначительный человѣкъ оскорбленно улыбается. Тщетно бьется эта маленькая пытливая душа о стѣну, воздвигнутую такъ мощно его противникомъ.

Страшное напряженіе мысли — и незначительный человѣкъ снова оборачивается съ торжествующимъ лицомъ къ замкнувшемуся въ себѣ приказчику.

— Вотъ тебѣ дрессированные слоны… Какъ вы поймете это, если этакая машинища танцуетъ, ходитъ на заднихъ лапахъ и разговариваетъ съ помощью хобота и криковъ по телефону. Это что-жъ по вашему — слонячье электричество?

— Если бы ты зналъ, что такое животный магнетизмъ, происходяшій съ помощью электрическихъ волнъ — ты бы не разговаривалъ. А телефонъ, по которому говоритъ твой слонъ, тоже изъ чего состоитъ? Изъ электричества.

— Онъ не мой слонъ. Можешь самъ его на шею себѣ повѣсить!

Незначительному человѣку жарко, душно и обидно, а противникъ его спокоенъ. Живется ему, очевидно, легко. Все понято, все объяснено, безпокоиться не о чемъ.

Кажется, въ глубинѣ души я ему немного завидую.

Въ седьмомъ ряду сидѣлъ молодой господинъ въ зеленой шляпѣ, бѣлыхъ перчаткахъ и клѣтчатыхъ брюкахъ… Пріѣхалъ онъ вчера изъ Елабуги и, поэтому, робко озирался при всякомъ новомъ появленіи зрителя одного съ нимъ ряда, а при видѣ суетившагося капельдинера, въ десятый разъ засовывалъ пальцы въ жилетный карманъ, съ цѣлью убѣдиться, не утерянъ ли купленный имъ билетъ?

Въ Елабугѣ молодой господинъ велъ себя очень нравственно, а, пріѣхавши въ Петербургъ, рѣшилъ вести себя безнравственно и сегодня предполагалъ окунуться въ омутъ столичнаго разврата, на что отложилъ изъ оставшихся на обратную дорогу 14 рублей.

— Я думаю, хватитъ, — размышлялъ молодой господинъ, причемъ сердце его замирало отъ предчувствія неизвѣданныхъ, грѣшныхъ наслажденій. — Выберу какую-нибудь хорошенькую изъ пѣвицъ, угощу скромнымъ ужиномъ, а потомь увезу къ себѣ.

На сценѣ акробаты влѣзали одинъ другому на голову и лазили въ такомъ видѣ по лѣстницамъ, а молодой господинъ изъ Елабуги, не смотря на нихъ, разсуждалъ такъ:

— Ужинъ: два блюда и полбутылки вина краснаго, скажемъ, два рубля… Двугривенный лакею на чай, да рубль на извозчика, когда поѣдемъ ко мнѣ — останется еще 80 копѣекъ на разные непредвидѣнные расходы. Десять же рублей ей за наслажденія ея любовью. Должно хватитъ.

Когда танцовали негръ и негритянка, молодой человѣкъ, полный грѣшныхъ размышленій, подумалъ:

— А что, если ее пригласить ужинать?

Но, увидѣвъ, какъ яростно негръ болталъ ногами и размахивалъ головой, подумалъ, что негръ этотъ злой и, узнавъ о его намѣреніи, поколотитъ испорченнаго молодого человѣка…

Потомъ стали выходить другія пѣвицы и ему многія нравились…

Испанка заставила своей наружностью и танцами сладко сжаться сердце молодого господина, но онъ подумалъ, что она слишкомъ недоступна и остановилъ свой выборъ на какой-то француженкѣ съ голой бѣлой грудью и шикарной походкой.

Когда она удалилась, пропѣвши свои номера, молодой господинъ всталъ и, выйдя, рѣшилъ выждать ея появленія въ садъ.

Скоро она вылетѣла, шумя юбкой, въ чудовищной шляпѣ, выставляя задорную ногу въ чулкѣ блѣдно-розоваго цвѣта.

— Здравствуйте, барышня, — несмѣло привѣтствовалъ ее господинъ изъ Елабуги.

— Трастуте! Што ви катите?

Зная, что нужно быть игривымъ, молодой человѣкъ захихикалъ въ руку и похлопалъ пѣвицу по груди.

— Ну, какъ вы поживаете? Пойдемъ ужинать.

— О, зъ удовольстьемъ! — сказала весело пѣвица, беря его подъ руку. — Ведить меня на террасъ.

И они усѣлись за столикомъ и молодой человѣкъ, пока она просматривала карточку, вновь провѣрилъ себя:

— Ужинъ — 2 рубля, лакею и на извозчика — 1 рубль 20 копѣекъ, непредвидѣнные расходы — 80 копѣекъ и ей завтра утромъ 10 рублей. Хватитъ.

— Шеловѣкъ! — командовала француженка. — Бутылку Мутонъ-Ротшильдъ, котлеты даньенъ, спаржа и сернистой икры одинъ порцій. А што ти вибираешь, милый?

Молодой господинъ изъ Елабуги, взялъ, улыбаясь, карточку, но сейчасъ же поблѣднѣлъ и покачнулся.

Онъ долго думалъ что-то, перелистывая карточку и шепча какія-то цифры, и потомъ костенѣющимъ языкомъ спросилъ лакея:

— А что… у васъ… хорошо дѣлаютъ битки по-казацки?

Когда ему подали битки, онъ, обжигаясь, съѣлъ ихъ и, вынувъ кошелекъ, подозвалъ лакея.

— Здѣсь, вѣроятно, 13 рублей 30 копѣекъ.

— Такъ точно-съ. Ровно 13 рублей 30 копѣекъ.

— Вотъ получите, пожалуйста. Я, видите ли, долженъ сейчасъ пойти къ знакомому одному… тутъ близко живетъ… чиновникъ контрольной палаты… брюнетъ такой. А ты, милая, подожди. Я сейчасъ приду и тогда выпьемъ шампанскаго… бутылки четыре!

Молодой господинъ, съежившись, вышелъ изъ сада и пошелъ домой, въ номера на Лиговкѣ, разспрашивая у городовыхъ дорогу…

Ничто не доставляетъ мнѣ такого удовольствія, какъ выходъ русской шансонетной пѣвицы.

Она вылетаетъ на сцену какъ-то бокомъ на прямыхъ негнущихся ногахъ, и пока оркестръ играетъ ритурнель — дѣлаетъ слѣдующее: взглянетъ въ потолокъ, потомъ большимъ пальцемъ руки поправитъ спустившуюся съ плеча ленточку, замѣняющую рукавъ, а потомъ поглядитъ въ зрительный залъ и кому-то кивнетъ головой.

Кому? Тотъ столикъ, которому она кивнула, пустъ, но у нея есть свой разсчетъ: подчеркнуть публикѣ, что гдѣ-то въ залѣ у нея есть поклонникъ, бросающій на нее тысячи, и что она не такая ужъ замухрышка, какъ нѣкоторые думаютъ.

Поетъ она хладнокровно, — бережно сохраняя темпераментъ для личной жизни.

Всѣ русскіе шансонетные куплеты на одинъ ладъ: или «мама ей скрипку подарила, которую она берегла, пока не явился музыкантъ», или она «хорошая наѣздница и, поэтому, предпочитаетъ всему хлыстъ». Символы мѣняются: вмѣсто хлыста, она прославляетъ аэропланъ, пишущую машину или массажъ.

Кто прослушаетъ десятокъ русскихъ шансонетныхъ куплетовъ — тотъ установитъ слѣдующія излюбленныя незыблемыя рифмы; «старикъ — пирикъ», «я — друзья», «о, да — всегда», «разъ — экстазъ» и «корнетъ — кабинетъ».

Одна пѣвица, послѣ своего номера подошла къ намъ и сказала:

— Угостили бы вы ужиномъ, а?

— По нѣкоторымь причинамъ, — возразилъ я, — мы съ товарищемъ не можемъ афишировать нашей съ вами многолѣтней дружбы. Вмѣсто этого, послушайте, какую я сочинилъ шансонетку…

И я запѣлъ:

Одинъ старикъ,Надѣвъ парикъ,Позвалъ меня вдругъ въ кабинетъ;А тамъ сидѣлъ уже корнетъ!Я въ этотъ разъПришла въ экстазъ,Клянусь въ томъ я,Мои друзья,Люблю корнетовъ лишь всегда,Ихъ обожаю я, о, да!

— Неужели, сами сочинили?! — удивилась пѣвица… — Какая прелесть! Можно переписать?

НАРОДНЫЙ ДОМЪ

Когда Мифасовъ и я собрались ѣхать въ Народный Домъ — къ намъ присталъ и художникъ Крысаковъ:

— Возьмите меня!

— А зачѣмъ?

— Да вѣдь вы ѣдете въ Народный Домъ?..

— Ну?

— А я знатокъ народныхъ обычаевъ, вѣрованій и всего, вообще, народнаго быта. Кромѣ того, я знатокъ русскаго языка.

Послѣднее было безспорно. Стоило только Крысакову встрѣтиться съ извозчикомъ, маляромъ или оборваннымъ мужнчкомъ, собирающимъ на погорѣльцевъ — Крысаковъ сразу вступалъ съ ними въ разговоръ на самомъ диковинномъ языкѣ:

— Пожалуйте, баринъ, отвезу.

— А ты энто, малый, не завихляешься-то ничего такого, вобче? По обыкности, не объерепенишься?

Извозчикъ съ глубокимъ изумленіемъ прислушивался къ этимъ словамъ;

— Чего-о-о?

— Я говорю: шеломѣть-то неповадно съ устатку. Дыкъ энто какъ?

— Пожалуйте, баринъ, отвезу, — робко лепеталъ испуганный такими странными словами извозчикъ.

— Коли животина истоманилась, — вѣско возражалъ Крысаковъ, — то не навараксишь, какъ быть слѣдъ. Космогонить то всѣ горазды на подысподъ.

— Должно, нѣмецъ, — печально бормоталъ ущемленный плохими дѣлами Ванька и гналъ свою лошаденку подальше отъ затѣйливаго барина.

А Крысаковъ уже подошелъ къ маляру, лѣниво мажущему кистью парадную дверь, и уже вступилъ съ нимъ въ оживленный разговоръ.

— Выхмарило сегодня на гораздое вёдро.

— Эге, — хладнокровно кивалъ головой маляръ, прилежно занимаясь своимъ дѣломъ.

— А на вытулкахъ не чемезишься, какъ быть слѣдъ.

— Эге, — бормоталъ маляръ, стряхивая краску съ кисти на бариновы ботинки.

— То-то. Не талдыкнутъ, дыкъ и гомозишься не съ поскоку.

— Эге.

Потомъ Крысаковъ говорилъ намъ:

— Надо съ народомъ говорить его языкомъ. Только тогда онъ не сожмется передъ тобой и будетъ откровененъ.

Вотъ почему мы взяли съ собой Крысакова.

Я хочу открыть Америку:

— Читатели! Вы всѣ, въ комъ еще не заглохла жажда настоящей жизни, любовь къ настоящему простому, ясному человѣку, стремленіе къ искреннему веселью и непосредственной радости — сходите въ Народный Домъ, потолкайтесь въ толпѣ.